Неточные совпадения
А иногда же, все позабывши, перо
чертило само собой, без ведома хозяина, маленькую головку с тонкими, острыми
чертами, с приподнятой легкой прядью волос, упадавшей из-под гребня
длинными тонкими кудрями, молодыми обнаженными руками, как бы летевшую, — и в изумленье видел хозяин, как выходил портрет той, с которой портрета не мог бы написать никакой живописец.
— Мы никогда еще, — продолжал
длинный жид, — не снюхивались с неприятелями. А католиков мы и знать не хотим: пусть им
черт приснится! Мы с запорожцами, как братья родные…
— Александретта, выход в Средиземное море, — слышал Самгин сквозь однообразный грохот поезда.
Длинный палец Крэйтона уверенно
чертил на столике прямые и кривые линии, голос его звучал тоже уверенно.
—
Черт их возьми, немцев, с их
длинными пушками!
— Да, кажется… — равнодушно отвечал молодой человек, оседлывая свой
длинный нос золотым пенсне. — У нее какая-то мудреная болезнь… «Моисей», да пойдем же, а то этот
черт Глазков опять отобьет у нас Катьку.
— Вот уж поистине — связался
черт с младенцем, — ворчал Половодов, шагая по какому-то
длинному коридору развязной походкой своего человека в доме. — Воображаю, сколько поймет Привалов из этих книг… Ха!..
—
Черт! Он ко мне повадился. Два раза был, даже почти три. Он дразнил меня тем, будто я сержусь, что он просто
черт, а не сатана с опаленными крыльями, в громе и блеске. Но он не сатана, это он лжет. Он самозванец. Он просто
черт, дрянной, мелкий
черт. Он в баню ходит. Раздень его и наверно отыщешь хвост,
длинный, гладкий, как у датской собаки, в аршин длиной, бурый… Алеша, ты озяб, ты в снегу был, хочешь чаю? Что? холодный? Хочешь, велю поставить? C’est а ne pas mettre un chien dehors…
— Как так твоя мать? — пробормотал он, не понимая. — Ты за что это? Ты про какую мать?.. да разве она… Ах,
черт! Да ведь она и твоя! Ах,
черт! Ну это, брат, затмение как никогда, извини, а я думал, Иван… Хе-хе-хе! — Он остановился.
Длинная, пьяная, полубессмысленная усмешка раздвинула его лицо. И вот вдруг в это самое мгновение раздался в сенях страшный шум и гром, послышались неистовые крики, дверь распахнулась и в залу влетел Дмитрий Федорович. Старик бросился к Ивану в испуге...
Время стояло позднее, осеннее, но было еще настолько тепло, что люди шли в одних фуфайках. По утрам бывали заморозки, но днем температура опять поднималась до +4 и 5°С.
Длинная и теплая осень является отличительной
чертой Зауссурийского края.
Картина была чудесная: около огней дрожало и как будто замирало, упираясь в темноту, круглое красноватое отражение; пламя, вспыхивая, изредка забрасывало за
черту того круга быстрые отблески; тонкий язык света лизнет голые сучья лозника и разом исчезнет; острые,
длинные тени, врываясь на мгновенье, в свою очередь добегали до самых огоньков: мрак боролся со светом.
Обалдуй бросился ему на шею и начал душить его своими
длинными, костлявыми руками; на жирном лице Николая Иваныча выступила краска, и он словно помолодел; Яков, как сумасшедший, закричал: «Молодец, молодец!» — даже мой сосед, мужик в изорванной свите, не вытерпел и, ударив кулаком по столу, воскликнул: «А-га! хорошо,
черт побери, хорошо!» — и с решительностью плюнул в сторону.
Когда мы подходили к фанзе, в дверях ее показался хозяин дома. Это был высокий старик, немного сутуловатый, с
длинной седой бородой и с благообразными
чертами лица. Достаточно было взглянуть на его одежду, дом и людские, чтобы сказать, что живет он здесь давно и с большим достатком. Китаец приветствовал нас по-своему. В каждом движении его, в каждом жесте сквозило гостеприимство. Мы вошли в фанзу. Внутри ее было так же все в порядке, как и снаружи. Я не раскаивался, что принял приглашение старика.
Для того и дается тебе время, и ставится, собственно, для этого
длинная и толстая
черта между строк: видишь, как я пекусь о тебе.
Утром один студент политического отделения почувствовал дурноту, на другой день он умер в университетской больнице. Мы бросились смотреть его тело. Он исхудал, как в
длинную болезнь, глаза ввалились,
черты были искажены; возле него лежал сторож, занемогший в ночь.
Дубельт — лицо оригинальное, он, наверно, умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное
длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу — явно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было.
Черты его имели что-то волчье и даже лисье, то есть выражали тонкую смышленость хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив.
Но зато сзади он был настоящий губернский стряпчий в мундире, потому что у него висел хвост, такой острый и
длинный, как теперешние мундирные фалды; только разве по козлиной бороде под мордой, по небольшим рожкам, торчавшим на голове, и что весь был не белее трубочиста, можно было догадаться, что он не немец и не губернский стряпчий, а просто
черт, которому последняя ночь осталась шататься по белому свету и выучивать грехам добрых людей.
Капитан был человек крупный, телесный, нрава на вид мягкого, веселого и тоже на вид откровенного. Голос имел громкий, бакенбарды густейшие, нос толстый, глазки слащавые и что в его местности называется «очи пивные». Усы, закрывавшие его
длинную верхнюю губу, не позволяли видеть самую характерную
черту его весьма незлого, но до крайности ненадежного лица. Лет ему было под сорок.
Лоб его высок и узок, но
черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы
длинные и тонкие.
— Вам, дядя, хорошо так рассуждать! У вас нет никаких желаний и денег много, а у меня наоборот!.. Заневолю о том говоришь, чем болишь!.. Вчера,
черт возьми, без денег, сегодня без денег, завтра тоже, и так бесконечная перспектива idem per idem!.. [одно и то же!.. (лат.).] — проговорил Ченцов и, вытянувшись во весь свой
длинный рост на стуле, склонил голову на грудь. Насмешливое выражение лица его переменилось на какое-то даже страдальческое.
Город и берег давно уже скрылись из виду. Глаз свободно, не встречая препятствий, охватывал кругообразную
черту, замыкавшую небо и море. Вдали бежали неровными грядами белые барашки, а внизу, около парохода, вода раскачивалась взад и вперед
длинными скользящими ямами и, взмывая наверх, заворачивалась белыми пенными раковинами.
За ужином все напились до-пьяна, даже и женщины. Володин предложил еще попачкать стены. Все обрадовались: немедленно, еще не кончив есть, принялись за дело и неистово забавлялись. Плевали на обои, обливали их пивом, пускали в стены и в потолок бумажные стрелы, запачканные на концах маслом, лепили на потолок
чертей из жеваного хлеба. Потом придумали рвать полоски из обоев на азарт, — кто
длиннее вытянет. На этой игре Преполовенские еще выиграли рубля полтора.
Прасковья Ивановна была не красавица, но имела правильные
черты лица, прекрасные умные, серые глаза, довольно широкие,
длинные, темные брови, показывающие твердый и мужественный нрав, стройный высокий рост, и в четырнадцать лет казалась осьмнадцатилетнею девицей; но, несмотря на телесную свою зрелость, она была еще совершенный ребенок и сердцем и умом: всегда живая, веселая, она резвилась, прыгала, скакала и пела с утра до вечера.
Я двинулся наконец по
длинной улице в правом углу площади и попал так удачно, что иногда должен был останавливаться, чтобы пропустить процессию всадников — каких-нибудь средневековых бандитов в латах или
чертей в красных трико, восседающих на мулах, украшенных бубенчиками и лентами.
По мере того как усиливалась яркость огня маяка, верхняя
черта длинного мыса, отделяющего гавань от океана, становилась явственно видной, так как за ней плавал золотистый туман — обширный световой слой.
Меня обгоняли домино, шуты,
черти, индейцы, негры «такие» и настоящие, которых с трудом можно было отличить от «таких»; женщины, окутанные газом, в лентах и перьях; развевались короткие и
длинные цветные юбки, усеянные блестками или обшитые белым мехом.
Все
черты бабы-яги, как ее изображает народный эпос, были налицо: худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый,
длинный, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы.
Черты ее лица могли показаться слишком мужественными и почти грубыми, ежели бы не этот большой стройный рост и могучая грудь и плечи и, главное, ежели бы не это строгое и вместе нежное выражение
длинных черных глаз, окруженных темною тенью под черными бровями, и ласковое выражение рта и улыбки.
Глядя на довольно худое, смуглое лицо ее, на юную нестройность тела, на задумчивые глаза с
длинными ресницами, поневоле приходило в голову, как преобразятся все эти
черты, как они устроятся, когда и мысль, и чувство, и эти глаза — все получит определение, смысл, отгадку, и как хорошо будет тому, на плечо которого склонится эта головка!
Наружность старшего сына, Петра, была совсем другого рода: исполинский рост,
длинные члены и узкая грудь не обещала большой физической силы; но зато
черты его отражали энергию и упрямство, которыми отличался отец.
А в притворе церкви была картина, изображавшая, как святой поймал
чёрта и бьёт его. Святой был тёмный, высокий, жилистый, с
длинными руками, а
чёрт — красненький, худощавый недоросточек, похожий на козлёнка. Сначала Евсей не смотрел на
чёрта, ему даже хотелось плюнуть на него, а потом стало жалко несчастного чертёнка, и, когда вокруг никого не было, он тихонько гладил рукой искажённую страхом и болью козлиную мордочку нечистого.
Тут были женщины в темных скитских платьях, какой-то очень
длинный субъект с резкими
чертами, молодой мальчишка с сумой нищего, с лицом, покрытым оспой, и лохматый юродивый…
Она оделась, но прежде забежала к Зине, чтоб сообщить ей, в главных
чертах, свое решение и некоторые инструкции. Но Зина не могла ее слушать. Она лежала в постели, лицом в подушках; она обливалась слезами и рвала свои
длинные, чудные волосы своими белыми руками, обнаженными до локтей. Изредка вздрагивала она, как будто холод в одно мгновение проходил по всем ее членам. Марья Александровна начала было говорить, но Зина не подняла даже и головы.
Коридор был в ширину с полметра да еще, пожалуй, и дюйма четыре сверх того; в вышину же достигал четырех метров; таким образом, он представлялся
длинной, как тротуар, скважиной, в дальний конец которой было так же странно и узко смотреть, как в глубокий колодец. По разным местам этого коридора, слева и справа, виднелись темные вертикальные
черты — двери или сторонние проходы, стынущие в немом свете. Далекий конец звал, и я бросился навстречу скрытым чудодейственным таинствам.
В пятом часу утра, уступая неудержимому стремлению к фантастическому миру сказок, я вскакивал в затемненной ставешками детской с кроватки и направлялся к яркой
черте просвета между половинками дверей, босиком, в
длинной ночной сорочке с расстегнутой грудью.
Ведь рассказывать, например,
длинные повести о том, как я манкировал свою жизнь нравственным растлением в углу, недостатком среды, отвычкой от живого и тщеславной злобой в подполье, — ей-богу, неинтересно; в романе надо героя, а тут нарочно собраны все
черты для антигероя, а главное, все это произведет пренеприятное впечатление, потому что мы все отвыкли от жизни, все хромаем, всякий более или менее.
Он спит, — и
длинные ресницы
Закрыли очи под собой;
В ланитах кровь, как у девицы,
Играет розовой струёй;
И на кольчуге боевой
Ему не жестко. С сожаленьем
На эти нежные
чертыВзирает витязь, и мечты
Его исполнены мученьем:
«Так светлой каплею роса,
Оставя край свой, небеса,
На лист увядший упадает;
Блистая райским жемчугом,
Она покоится на нем,
И, беззаботная, не знает,
Что скоро лист увядший тот
Пожнет коса иль конь сомнет...
— Передержал тесто! — кричал он, оттопыривая свои рыжие
длинные усы, шлепая губами, толстыми и всегда почему-то мокрыми. — Корка сгорела! Хлеб сырой! Ах ты,
черт тебя возьми, косоглазая кикимора! Да разве я для этой работы родился на свет? Будь ты анафема с твоей работой, я — музыкант! Понял? Я — бывало, альт запьет — на альте играю; гобой под арестом — в гобой дую; корнет-а-пистон хворает — кто его может заменить? Я! Тим-тар-рам-да-дди! А ты — м-мужик, кацап! Давай расчет.
В огромной печи с низким сводом жарко пылает золотой огонь, а перед ним
чертом извивается, шаркая
длинной лопатой, пекарь Пашка Цыган, душа и голова мастерской, — человек маленький, черноволосый, с раздвоенной бородкой и ослепительно белыми зубами.
Скоро явилась Елизавета Сергеевна в свободном белом платье, с чёрными кружевами на воротнике, подпоясанная
длинным чёрным шнуром с кистями на концах. Этот костюм хорошо гармонировал с её спокойным лицом, придавая величавое выражение его мелким, но правильным
чертам. На щеках её играл румянец удовольствия, и холодные глаза смотрели оживлённо.
— Здравствуй,
черт! — говорит Вавило, косясь на
длинные ручищи привратника, сунутые в карманы короткого полушубка.
Вид его поразил всех; на голове его была надета черная пуховая шляпа с широкими полями;
длинные седые волосы лежали по плечам; крупные
черты лица были выразительны; одет он был в темный сюртук; в руках держал камышовую трость с золотым набалдашником.
Но тут все та же несмелость, угловатость неопытной молодости, неловкое чувство; и было впечатление растерянности, как будто кто вдруг постучал в дверь. Анна Сергеевна, эта «дама с собачкой», к тому, что произошло, отнеслась как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению, — так казалось, и это было странно и некстати. У нее опустились, завяли
черты и по сторонам лица печально висели
длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине.
Это был человек неопределенного возраста, с
чертами, привлекавшими невольное внимание. По лицу пергаментного цвета проходили резкие морщины, но большая борода, окладистая в начале, очень
длинная и остроконечная в конце, была черна, как смоль. Глаза были необыкновенно живы и блестящи, и взгляда их нельзя было не заметить или забыть. Мы невольно остановились на тротуаре.
Наш город был один из глухих городов «
черты». В то время как в других местах и костюмы, и нравы еврейской среды уже сильно менялись, — у нас, несмотря на то, что еще не исчезла память о драконовских мерах прежнего начальства, резавшего пейсы и полы
длинных кафтанов, — особенности еврейского костюма уцелели в полной неприкосновенности. Полицейские облавы прежних времен имели исключительно характер «фискальный». Еврейское общество платило, что следует, и после этого все опять шло по-старому.
— Ничего! Так я теперь… — Кузьма Васильевич потянулся к Колибри, но тотчас же отдернул руку. На пальце у него показалась капля крови. — Что за глупости такие! — воскликнул он, встряхивая пальцем. — Вечные эти ваши булавки! Да и какая это к
чёрту булавка, — прибавил он, взглянув на
длинную золотую шпильку, которую Колибри медленно втыкала себе в пояс. — Это целый кинжал, это жало… Да, да, это твое жало, и ты оса, вот ты кто, оса, понимаешь?
Они во фраках! Ах,
черт возьми! Ужасно вы на господ похожи! (Дает Якову рубль.) Это тебе рубль! (Василию.) Это тебе рубль! Это вам за то, что у вас носы
длинные.
Рядом с графом за тем же столом сидел какой-то неизвестный мне толстый человек с большой стриженой головой и очень черными бровями. Лицо этого было жирно и лоснилось, как спелая дыня. Усы
длиннее, чем у графа, лоб маленький, губы сжаты, и глаза лениво глядят на небо…
Черты лица расплылись, но, тем не менее, они жестки, как высохшая кожа. Тип не русский… Толстый человек был без сюртука и без жилета, в одной сорочке, на которой темнели мокрые от пота места. Он пил не чай, а зельтерскую воду.
Судебно-медицинское вскрытие, произведенное в моем присутствии «щуром» и земским врачом, на другой день после смерти Ольги, дало в конечном результате очень
длинный протокол, который привожу здесь в общих
чертах.
«Что за оказия! Сорок лет писал и ни разу восклицательного знака не поставил… Гм!.. Но когда же он,
чёрт длинный, ставится?»
— Еще бы! Вы умеете давать волю своим белым рукам и
длинному языку, но не умеете видеть слез! Она до сих пор плачет…Хорошенькая белокурая девочка до сих пор плачет…Она, слабая, нищая, не может отмстить графине за своего отца. Я просидел с ними три часа, и она в продолжение трех часов не отнимала рук от глаз…Бедная девочка! Она не выходит у меня из головы со своим плачущим благородным личиком. О, жестокие, сытые, небитые и никогда не оскорбляемые
черти!